Автор: Coquillage Atlas
Переводчик: petergirl
Оригинал: Conductivity
Рейтинг: G
Жанр: Джен, Фэнтези
Размер: Мини (9 141 слов)
Герои: Джон, Шерлок
Аннотация: 1 часть из трилогии. Джон Ватсон живет в Лондоне в полном одиночестве наедине со своей целительской силой, с которой он едва способен справиться. Его жизнь с магией, до и после знакомства с Шерлоком.
Написано до 3 сезона.
Комментарии переводчика: Запрос на разрешение отправлен, но ответа от автора нет.
Глава первая: [По]Ток
"Очи кровоточат, пальцы красны и раскалены огнемъ".
Троил, 14 век, "Труды об Иво"
— Оставь, — судорожно выдохнул слабеющий, весь в ожогах солдат, до боли цепляясь за ушибленное запястье Джона. — Оставь меня... я того не стою...
Он почти обезумел из-за этой дымной, нарастающей перестрелки; неровный песок за их спинами взрывался яркими оранжевыми всполохами и черными, словно сажа, языками пламени.
Джон ничего не ответил — только склонился над задыхающимся товарищем; песок жалил незащищенное лицо, предплечья и загорелые кисти рук, но Джон задвинул в сторону стрекот выстрелов, гром орудий и стоны умирающих и сосредоточился на одном человеке, своем единственном пациенте. Он был полон решимости вытащить Джеффри из лап приближающейся смерти и закрыть его поблескивающую, сочащуюся кровью рану на животе.
Закрыть не повязкой — собственными руками. Джон крепко зажал зияющую дыру, и Джеффри мучительно заскрежетал зубами; Джон закрыл глаза и вдохнул грязный, резкий, словно пощечина, ветер. Он втянул в себя странный голубой поток магии, позволил до предела заполнить глаза, плечи, руки, а затем сорваться с кончиков пальцев и обжигающим током ударить в рану, которую он зажимал этими самыми пальцами.
Джеффри не вспомнит этого, когда очнется. Никто никогда не вспоминал.
Исцеление всегда напоминало физическое явление: воду, огонь, электричество; оно стремилось к поврежденным местам, открытым разрывам. Джеффри под пальцами Джона, под слепой, восстанавливающей силой его исцеления, содрогнулся всем телом и затих. Расслабился. Джон ощутил, что рана закрылась. Под руками ощущалась целая, неповрежденная кожа.
Он открыл глаза навстречу яркому афганскому солнцу и, откинувшись назад, жадно втянул воздух. На какое-то мгновение перед глазами все побелело. То был цвет триумфа и чистых луж, какие остаются после сильной грозы, когда шторм стихает и покидает травяные холмы, оставляя их пропитанными дождевой влагой.
Вокруг продолжал греметь бой, Джон молчал. Ослепительная белизна перед глазами ушла. Джон подхватил ружье Джеффри, поднял его к плечу и прицелился. Он защитит человека, которого только что исцелил.
Джеффри мирно спал на грязном песке.
Магии в мире давно не существовало.
Никто не знал, почему. Находились те, кто пытался найти ответы — исследователи буквально закапывались в древние книги, стараясь отыскать малейший намек, хоть какое-то указание, почему магия исчезла, но никто до сих пор так и не нашел разгадки. И едва ли найдет. Прародители не думали, что магия может исчезнуть, и оттого не записывали никаких размышлений на эту тему.
Джон знал это точно, потому что тоже пытался найти ответы. Он читал старые книги и рылся в обветшалых книжных лавках, выискивая выцветшие, поеденные молью словари, энциклопедии и медицинские тексты.
Он единственный в семье обладал даром магии, и никто, кроме его сестры Гарри, об этом не знал (да и та, сначала удивленная и заинтригованная, давным-давно потеряла к этому интерес. И Джон ее не винил. Гарри по-настоящему любила лишь то, что она понимала). Из-за своего бремени, из-за сей привилегии Джон временами чувствовал себя одиноким и порой жалел, что рядом нет человека, кто смог бы понять это жутковато-прекрасное волшебство. Понять просыпающееся в костях чувство нужности и почти автоматически поднимающиеся руки, которые словно сами по себе желали сгладить ушибы и порезы, закрыть раны. Джону приходилось держать дистанцию, оставаться в стороне и не лечить чужие ранения. Он должен был скрывать собственные способности, иначе это могло привести его к гибели.
Джон не был уверен, что поступает правильно, но он сознавал, что пытаться кому-нибудь рассказать — слишком непредсказуемо, слишком рискованно.
Магия в нашем переменчивом мире — вещь опасная, опасная из-за своей мощи, опасная из-за притягательности, из-за того, сколько людей отчаянно ее желают. Даже самых достойных можно подкупить; а магия меняет все, к чему прикасается. В старые времена равновесие достигалось за счет существования многочисленных Иво (названных так за их способности к магии) и Не-Иво, но с тех пор мир изменился. Магия давно ушла в небытие, и никто даже представить себе не мог, было бы ее возвращение к лучшему или к худшему.
Джон не вызывался быть Иво, но был им. Магия выбирает себе представителей, не задумываясь об их благе.
Он стал врачом частично из-за своего желания исцелять, а частично от недостатка других интересов в жизни, и затем отправился на войну.
Джеффри стал одним из спасенных Джоном солдат — одним из тех, кто по выздоровлении не вспомнит неведомой, неожиданной силы, лазурного огня, пронзающего руки, ноги, голову, легкие — и закрывающего раны, утишающего головную боль, подавляющего токсины.
Джон отлично умел прятать свои способности, отлично умел скрывать от всех "говорящие" признаки. Усталость после исцеления он позволял друзьям списывать на излишнюю рабочую нагрузку и стресс — как и углубившиеся морщины вокруг рта и глаз (Иво всегда быстро старели). Из-за дурманящего накала собственной магии он всегда тянулся к природным явлениям таких же гипнотических свойств: к воде, огню, небу и камню.
Лучше всего помогала простая вода, но в чае и кофе тоже хватало жидкости, чтобы почти целиком ее заменить. Когда не удавалось носить с собой бутилированную воду — просто в руке или в рюкзаке, он пил чай; если не было доступно ни то, ни другое — то кофе. Алкоголь, если приходилось его потреблять, тоже вполне срабатывал (хотя для Джона это всегда была война между желанием расслабиться и здравым смыслом, ибо он опасался, что в момент пьяной бесшабашености может выболтать свой главный секрет).
В результате он практически всегда ходил с флягой и старался не удаляться от входа в палатку.
Через несколько дней после спасения Джеффри (считавшего, что его отбросило взрывом упавшего рядом снаряда, ибо в пылу боя никто не видел, как его исцеляли, и он сам тоже ничего не помнил), Джон совершил свою последнюю ошибку во время боя. Любой солдат не единожды совершает ошибки, но лишь последняя отнимает у него конечности или жизнь. Она — последний акт, толкающий солдата через край опасности.
В тот миг, когда Джон опустился на колени около умирающей девушки-военной и стал стирать с ее закрытых глаз грязь, позади него прогремел взрыв — громадная, сокрушающая звуковая волна. Вокруг поднялся ужасающий рев, небо заволокло дымом.
Джон упал на землю с пулей в его плече, а девушка, которую он хотел излечить, умерла.
Она стала единственной, кого ему не удалось спасти.
Дернувшись, Джон проснулся в своей ужасной арендованной комнатушке, и вдохнув мерзкий запах грязной одежды и застарелых страхов, уставился в щербатый потолок с желтыми пятнами. На улице пока стоял предутренний мрак, рассвет еще даже не начал заниматься. Сердце Джона колотилось так, что в ушах грохотала кровь.
Вокруг была тишина.
"Тишина, — подумал он, — время перед самым концом". Он повернул голову и посмотрел в красное свечение дешевых электронных часов.
Прошло шестьдесят три дня и два часа с тех пор, как он покинул Афганистан.
Он находился в мирном Лондоне — наедине со своей магией и в полном одиночестве. И рядом не было никого, кто нуждался бы в исцелении. Голубой огонь магии, не переставая, кипел на локтевых сгибах, в загривке, в запястьях, в несгибающейся бесполезной ноге и плече с пулевым шрамом, а вокруг была лишь пустота безмятежного города.
Глава вторая: Виток
Джон и не думал, что когда-нибудь сможет исцелять, не снижая потока магии. Он даже и не мечтал, что получит возможность пользоваться своей силой без всяких ограничений и без чужих глаз. Он никогда не думал, что сможет с радостью делать что-то естественное — что-то правильное и хорошее, и еще будет за это вознагражден. Люди, которых он касался своей магией, выживали. Их раны растворялись в небытие, а они сами продолжали жить.
Жуткий и суматошный Афганистан одарил его этим даром, дал шанс излечить тех, кто в противном случае бы погиб. Тех, у кого не было ни малейшей надежды на выживание — тех, кого он мог спасти. И никто, кроме него, не мог.
Джон иногда задумывался, не является ли такой взгляд слишком эгоистичным. Может, он должен рассказать о своем даре кому-нибудь, кроме Гарри? Может, ему следует известить кого-то в высших кругах правительства — сообщить о том, что подобное умение пропадает впустую? Может, они захотят воспользоваться им на благо Британии? Ибо его дар мог излечить столько людей! Умирающую бабушку, страдающего раком отца, совсем юную девушку с кистозным фиброзом... насколько честно, что он может им всем помочь, но не делает этого?
Порой собственная вина настолько давила горло, что Джон едва мог дышать. Как он смеет так поступать? Как смеет скрывать шанс излечения для тех, кто отчаянно в нем нуждается? И как ему примирить свой страх быть раскрытым с пользой, которую другие могли бы извлечь из его дара?
Теперь, когда он снова вернулся в Лондон, им вновь завладели старые страхи.
"И тому есть причина", — сказал себе Джон. Он хромал по тротуару, выискивая взглядом какую-нибудь кафешку. Прежде чем возвращаться к поискам работы, ему хотелось утолить жажду. Мимо сновали прохожие — мутно-сумрачное присутствие на периферии зрения. Из-за войны он стал более настороженным, более внимательным к своему окружению — и даже спокойные лондонские улицы заставляли его отчетливо напрягаться.
"Ты же читал об этом, — думал он, обращаясь к самому себе. — Иво всегда были под подозрением. Помнишь старого Конрада Тревиса? Он был хорошим Иво, но его все равно утопили те самые люди, которым он пытался помочь. Или Сильвия Винтерс — для нее все закончилось еще ужасней. Ну и всегда остается вопрос "Красной переписи". Открыто лечить, не записав туда сперва свое имя, все равно не получится".
"Красная перепись" велась еще со Средних веков. В нее вносились все известные миру Иво, и предполагалось, что человек, обнаруживший в себе дар, должен внести туда свое имя. В противном случае он нарушал закон.
Джону так и не удалось выяснить, каково сейчас наказание за невнесение себя в перепись — в последние несколько веков оно множество раз менялось. Кроме того, за последние пятьдесят лет в "Перепись" не было внесено ни одного имени — не нашлось храбреца, готового навлечь на себя гору бумаг, которые сопровождали внесение его имени в "Красную перепись". Кроме того, никто не представлял, что могло последовать дальше.
Что случится, если ты окажешься первым Иво за пятьдесят лет?
Быть может, ты получишь чествование и почести. Быть может, тебя разоденут по последней моде, и ты будешь разъезжать по городам и весям, улыбаться и махать ликующей публике.
А быть может, ты увидишь беснующуюся толпу, растерянность и недоверие. И правительство решит запереть тебя в какой-нибудь лаборатории, желая выяснить, как тебе удалось оказаться первым Иво за столько лет.
Джон не хотел ни первого, ни второго поворота событий. Он хотел жить тихой жизнью, не неся на себе бремени общественного признания (или ненависти), и свободно пользоваться своим даром. Хотя временами у него возникали сомнения, что чувствовать спиной посторонние взгляды легче, чем те же взгляды в лицо. Что лучше: гнет тайны или гнет славы? (Или, как вариант, позора?)
"С тайной мне легче, — подумал он. — Я живу с ней с двенадцати лет, и буду продолжать жить, сколько смогу. До сих пор ведь мне это удавалось".
Но Джон понимал: когда начнется Сгорание, ему придется кому-то обо всем рассказать. Ибо сейчас было уже совершенно ясно, что Гарри — единственная, кто знала о его даре — не его Якорь. А без Якоря он погибнет — быстро и очень мучительно.
Якоря всегда были известны тем, что их трудно найти; именно поэтому многие Иво умирали совсем молодыми. Без Якоря, без человека, который может отвести из воспаленных костей лишнюю магию, Иво погибали в течение года после начала Сгорания.
Джон толком не знал, как именно оно выглядит и действительно ли его убьет. Джон сумел найти на этот счет лишь одну запись — фрагмент текста на ветхом пергаменте (сканированном и выложенном на информационном сайте об Иво — ВсеОбИво.ком), автором которого был отшельник Троил — Иво, не нашедший себе Якоря.
Тот фрагмент гласил:
"Из всех хворей Иво эти самые худшие:
Очи кровоточат, пальцы красны и раскалены огнемъ. Хрипящая грудь полна камнями, глава тяжела, ноютъ кости. Я покоюсь безъ сна всю ночь. "Вина мнѣ", — молю я, но оно не уйметъ мнѣ страданій. "Огня мнѣ", — кричу, но и жару пламени не прогнать тотъ мертвенный холодъ. Я умоляю сыграть мнѣ пѣсню, дабы утишить ужасный гулъ, но мірозданія невыразимо безумна. Я заживо тону въ адовомъ котлѣ своей смерти. Убейте меня, да погружусь я въ сонъ и засну сномъ мертвеца ".
Троил, 14 век, "Труды об Иво"
Джон много раз перечитывал эти, полные драмы, слова; он прекрасно понимал их, но на последней фразе у него всегда перехватывало дыхание.
Джон не хотел жить без Якоря, но у него не было никакой возможности его найти. Якоря, те немногие люди, которые не имели дара, но при этом были пронизаны слабыми прожилками магии, всегда были очень редки. И найти кого-то из них сейчас было практически невыполнимой задачей. Джон давно уже отказался от этих поисков и загнал предупреждение Троила на задворки сознания. Он не мог задерживаться на том, что ему не под силу исправить.
Ну, по крайней мере, он старался об этом не думать.
Однако этим утром он остро ощутил приближение болезненного конца; он не понимал, отчего это случилось именно теперь, и пытался игнорировать нахлынувшее жутковато-тревожное ощущение.
Он стоял в очереди в маленьком кафе, и сжимая в руке две сложенные банкноты и горстку четвертаков, смотрел на аккуратные буквы расписанной от руки вывески. "Кофе латте", "Кофе мокка", "Капучино карамель". Нет, он возьмет чай. От кофе у него обострялись, усиливались все ощущения, и он начинал смотреть на мир словно сквозь лихорадку.
"Хрипящая грудь полна камнями, глава тяжела, ноютъ кости".
Девушка на кассе, сверкая ослепительно-белой улыбкой, болтала со стоящей впереди покупательницей. Она кинула полученные деньги в ящик кассового аппарата и с лязгом его захлопнула. Джон снова уставился на черно-розовую вывеску, остро ощущая болезненное покалывание в ноге. Стоявшая перед ним женщина ушла со своим чаем.
Джон прошаркал вперед и приподнял уголки губ, надеясь, что это сойдет за стандартное выражение хорошего настроения.
— "Эрл Грей". Маленький стакан, пожалуйста, — попросил он. Девушка-кассир преспокойно выхватила маркер и начиркала что-то на стаканчике, после чего метнула его баристе и вытянула перед Джоном руку в ожидании платы.
Джон стал пересыпать деньги ей на ладонь и внезапно позабыл о необходимости улыбаться. Его пальцы задели темную кожу девушки и легкие тут же обожгло огнем. Все кафе в одно мгновение словно растворилось, осталась лишь одна маленькая протянутая к нему ладонь.
На ней, чуть ниже указательного пальца, виднелся малюсенький искривленный ожог, и Джон почувствовал, как все внутри напряглось от непреодоливой потребности заставить его исчезнуть. Столб холодного голубого огня мгновенно поднялся до самой макушки и побежал по рукам, заполняя их до кончиков пальцев.
Последний раз такое случалось с ним довольно давно, но Джону все же удалось отстраниться, оставив деньги в руке девушки. Целительская сила кипела где-то за глазами в глубине черепа. Она бушевала голубым пламенем и яростно желала освободиться, исполнить свое предназначение. Джон качнул головой и шагнул в сторону, освобождая место для следующего покупателя.
Никто не обратил внимания на его секундное "отключение": кассир, как ни в чем не бывало, продолжала обслуживать очередь, а люди в ней, как и раньше, рассматривали вывески, болтали друг с другом или переписывались по смс. Все было как обычно.
Бариста произнес его имя; Джон поднял глаза и, благодарно кивнув, взял бумажный стаканчик с чаем.
Он заставил себя дышать глубже, и спустя тянущуюся вечность минуту голубой огонь отступил, втянулся обратно в глубины черепа, вернулся в свою обычную спячку. У Джона жгло от боли все тело, он едва шевелил ногой и с трудом мог идти даже с ненавистной тростью. Он доплелся до ближайшего столика у окошка, осторожно опустился на сидение и уставился невидящим взглядом на оживленную улицу, пытаясь пережить боль.
Медленно, очень медленно, магия стала возвращаться обратно в глубину костей и там затихать. Джон наконец позволил себе расслабиться.
Он пил чай и смотрел на улицу, как вдруг заметил на другой стороне знакомое (и удивительно круглое) лицо. Что тут забыл Майк Стамфорд? Надо подойти, поздороваться.
Глава третья: Скачок
Прошло три недели, и за это время Джон познакомился с Шерлоком Холмсом. Поселился с ним, и даже убил ради него человека. Когда держишь в руках оружие, целительский дар кое-что дополнительно для тебя фокусирует — ты точно знаешь, куда целиться — где находятся наилучшие места попадания. Джон мог назвать самые уязвимые места в человеке с той же уверенностью, с какой снимал с предохранителя пистолет.
Но при этом он не представлял, что и думать о Шерлоке — об этом человеке с пристальным, пронзительным взглядом, который видел всех буквально насквозь. Ну, почти всех. Джон не без тревоги себе улыбнулся и посмотрел в запятнанное дождем окно своей новой квартиры. Шерлок в гостиной пощипывал струны скрипки, а Джон сидел наверху у себя в спальне, прислушивался к всплескам рваного пиццикато и думал о своей новообретенной удаче.
О выпавшем ему соседе, приключении. И о шансе.
О шансе вновь воспользоваться своей целительской силой — силой, что бушевала в его костях как бесконечный фейерверк и билась о внутренние стенки черепа. Джон смотрел на лондонский дождь и бессознательно улыбался серому ливню. Действительно улыбался. Шерлок внизу по-прежнему неистово щипал струны, а Джон, как дурак, улыбался.
"Не будь идиотом, — сказал он самому себе. — Спустись и посмотри, нет ли чего-то поесть. Ты же не знаешь — даже не представляешь, будет ли у тебя шанс воспользоваться своей магией. Нет причин чувствовать себя таким счастливым".
Чего Джон не знал, чего он не понимал, так это того, что теплое счастье — приятное, как свернувшийся на груди спящий лисенок, на самом деле имело свои причины. И состояли они не просто в обретении новой квартиры, милой домовладелицы ("Я вам не домработница, дорогой"), хамоватого и завораживающего соседа ("Что же происходит в вашем крошечном смешном мозгу? Как там должно быть скучно!"), ненужной более трости, ведении блога или Работе с большой буквы, как ее нравилось называть Шерлоку. Нет, дело было совсем не в вышеперечисленном, хотя все эти моменты действительно вносили свою лепту.
Чего Джон не сознавал, так это того, что он нашел Якоря.
Чего он не сознавал, так это того, что теперь все с ним будет в порядке.
Несколько недель спустя, после дела "Слепого банкира", Джон сидел в своем кресле, глядя в лежащую на коленях книгу, но читать — не читал.
Шерлок разливался соловьем насчет гипотетической возможности снятия отпечатков пальцев под водой (с помощью геля или чего-то подобного), а Джон пытался размышлять. Он выбрал "Убить пересмешника" в надежде, что Шерлок оставит его в покое, но явно драматически просчитался. Лучше бы он поднялся к себе, хотя тогда бы Шерлок наверняка пошел следом и все равно распинался целую вечность.
Джон уставился на страницу, не замечая там ни единого слова; голос Шерлока словно бы отдалился, слился в единый бессвязный гул, и Джону наконец удалось нащупать обрывок потерянной мысли.
Он вспомнил, как два месяца назад впервые познакомился с братьями Холмс.
Майкрофт (экстравагантный, спустившийся с пьедестала Майкрофт) очень таинственно и всезнающе сообщил Джону, что гуляя с Шерлоком, тот видит поле боя. Он взял отнюдь не протянутую Джоном руку и посмотрел на нее так, словно был хиромантом и изучал, где кончается линия жизни.
"Война не преследует вас, — сообщил он. — Вам не хватает ее".
Майкрофт явно счел, что разоблачил Джона, вытащил на свет его главную тайну — и, вероятно, именно потому тогда отпустил его восвояси.
Шерлок сделал то же самое, пусть и без подобного бесцеремонного вторжения в личную жизнь Джона или очень театрального, постановочного похищения. Совать свой нос к Джону он даже и не пытался, ибо и без того уже все знал. Или думал, что знает. Войну, смерть и трупы он упомянул лишь раз, спросив, не хочется ли Джону увидеть их снова. (Какой джентльменский способ задать столь ужасный и притягательный вопрос!). И Джон ответил согласием — с энтузиазмом согласился последовать за сумасшедшим детективом на новое поле боя.
И все-таки оба брата Холмс ошибались.
Война Джона не интересовала, несмотря на осязаемую притягательность битвы — возможно, не будь он Иво, то пошел бы сражаться и ради одного этого ощущения. Но нет, Джона тянуло занять место рядом с Шерлоком не из-за войны самой по себе. Война не была для него природным магнитом.
"Нет, — подумал Джон, слыша за спиной приглушенное бормотание Шерлока, который продолжал что-то нести об отпечатках пальцев. — Война привлекала меня лишь потому, что там можно было незаметно использовать магию".
Война — это хаос. А во время хаоса люди "слепнут".
В случае Шерлока с его расследованиями было то же самое. На фоне его яркой фигуры все вокруг меркло, а Джону лучше всего работалось в тени. "Прячась" рядом с детективом, он получал шанс воспользоваться своим даром.
Во всяком случае, он на это надеялся.
И подумал, что этот шанс — единственное, что сейчас подпитывает его счастье.
— Несмотря на то, что современная наука еще не догнала...
Осознав, что Шерлок по-прежнему продолжает растекаться мыслью по древу, Джон переключился с размышлений о своем даре на друга и, сам того не замечая, слегка улыбнулся.
От детектива это не укрылось, и он решил, что Джон улыбается каким-то его словам. Он не думал, что рассказывает что-то забавное, но, видимо, стоило воспользоваться этим приемом еще раз. Под другим соусом, естественно — ему нет необходимости повторяться. Сейчас попробуем... вот так.
Улыбка Джона никуда не исчезла, а Шерлок, оценив это, ухмыльнулся. Значит, он способен и рассмешить тоже.
Потрясенный изменившимся выражением лица друга, Джон неуверенно улыбнулся ему в ответ. Они оба уже позабыли, что говорил Шерлок, и детектив все же умолк.
— Что-то не так? — спросил Джон, отчаянно пытаясь вспомнить, что последнее тот говорил. Что-то про прудовую воду, кажется? Хотя нет, не про нее...
— Все так, — сказал Шерлок. Он нахмурился и посмотрел в окно. — Да, так вот насчет кислотности воды — она должна быть ниже, чем...
Он вновь вернулся к своему монологу, а Джон сделал глоток чая, слушая детектива вполуха. Его намного больше интересовало выражение чистой радости, которая появлялась на лице друга во время рассказа, чем сама "лекция". А уж детектив готов был говорить сутками, если его слушали. Он это обожал.
Нет, Джон Ватсон не имел ни малейшего представления, кого он нашел.
Отыскав Якоря, Иво не узнавали об этом немедленно — сначала они должны были рассказать Якорю свою тайну (и тогда искры магии вспыхивали "живой" нитью, отчетливо видимой ими обоими). Но даже если Иво не раскрывался Якорю и тот сам не выяснял сей секрет, особого значения это уже не имело. Если они нашли друг друга, Сгорание уже не могло начаться.
Но все же было лучше, если Якорь узнавал сразу. Лучше — для них обоих. Ибо когда Иво и Якорь встречали друг друга, между ними создавалась связь — она могла быть очень разной, и многое меняла в их жизни.
Первый признак — усиление связи. Если Иво и Якорь были врагами, они становились врагами на всю жизнь. Если между ними была любовь — она длилась до самой смерти. Если дружба... о, дружба между Иво и Якорем превращалась в нечто настолько сильное, что разорвать и невозможно. Такой дружбе суждено было существовать вечно.
Усиление могло развиваться годами, и даже после проявления последних признаков связь еще долго оставалась не совсем полноценной.
Второй признак — магия медленно расслаблялась в костях Иво. Постепенно отступали мигрени, а также боли в коленях и мучительные прострелы в ладонях и пальцах. Иво освобождался от своего бремени ежедневной боли (если он был из тех, кто скрывал собственные способности).
Одновременно с этим облегчением, Якорь внезапно начинал осознавать существование магии. Краешки листьев начинали мерцать для него тихим светом, отчего деревья сияли даже в ночи, а камни выглядели больше, чем просто камни. Все вокруг начинало светиться, и даже ночной ветер заполняли крошечные частички света.
А затем наконец активизировался самый последний фрагмент цепи — связь сама доносила до Иво и Якоря, что они соединены. И Якорь обнаруживал, что часть магии Иво перетекает в его собственные руки и пальцы, и теперь он сам тоже является ее носителем.
В половину одиннадцатого вечера во вторник Джон спустился в гостиную, чтобы выразить свое возмущение визжащими звуками скрипки, и остановился, бессознательно отставив руку, только что ободранную об косяк. Шерлок с задумчивым видом стоял посреди комнаты. Джон не проронил ни слова, а детектив сжимал в левой руке изящный гриф скрипки.
А с вытянутых пальцев другой руки, словно виноградная лоза, тянула свои ростки целительная магия. Блестящая, цвета морской волны, она росла ровно и уверенно, клубясь по краям тонкими яркими завитками, и в итоге обвила собой джоново предплечье, его запястье и пальцы.
Шерлок забыл, как дышать. Он потянулся к Джону без задней мысли, без всякого сознательного решения — когда обернулся на звук скованных шагов друга и увидел на его руке кровь. Внутри, из самых костей, высвободилось странное, вибрирующее ощущение и перетекло в правую руку.
Они оба уставились на чистую суть волшебства. Завитки магии, которые так привычно и странно проистекали из руки Шерлока, плотно обхватывали пальцы Джона. Доктор снял со своего запястья одно из блестящих колечек и посмотрел на руку: на месте ранки была новая гладкая кожа, вместо загрубелой и старой.
И Шерлок, осознав это — осознав, какое это чудо, поднял на Джона благоговейный взгляд.
Джон же продолжал смотреть на копию своей магии.
— Ты — Якорь, — прошептал он.
И вскинул глаза на Шерлока. В отблесках уличных фонарей было видно, что они полны слез. Шерлок смотрел в покрасневшее, смущенное лицо друга, не в силах выговорить ни единого слова. Магия мягко жужжала у него в ушах, словно рой крохотных пчел.
Тихий и осторожный шепот Джона перекрыл этот звук:
— Ты мой Якорь.
И Шерлок проговорил:
— А ты — Иво.
Глава четвертая: Канал
Услышав это прямое утверждение, Джон побледнел и отвернулся. Шерлок заметил, как он судорожно стиснул челюсти от наплыва эмоций: страха, растерянности и вспышки неконтролируемого ужаса. Они так и стояли в гостиной, а руку Джона по-прежнему обвивали кольца магии.
Шерлок попробовал поднять руку и высвободить блестящий поток, но обнаружил, что ему это не подвластно: язычки магии только сильнее обвились вокруг руки Джона и не пожелали отрываться от пальцев детектива. Тот недовольно нахмурится. Ощущение было ужасно странным — на пальцах словно выросли тоненькие, непривычно окрашенные "волоски". Тянуть не было больно, но и "волоски" отказывались отрываться.
— Джон, — произнес Шерлок, вновь осторожно потянув тонкие потоки энергии. Но они по-прежнему остались недвижимы. — Джон. Джон.
Тот без выражения смотрел в сторону — в темное окно и, кажется, не замечал ничего вокруг. Плечи напряжены, одна рука обхватывает поток магии, а вторая была прижата к телу и пальцы до побеления сжаты в кулак.
— Джон, — еще раз очень мягко проговорил Шерлок.
Джон моргнул.
Он осознал, что делает, и выпустил из руки поток магии. Шерлок шагнул назад. Струившаяся с пальцев магия растаяла — тоненькие синеватые язычки распались, не успев долететь до пола.
Джон сделал дрожащий шаг. Это было едва заметно, но Шерлок не только слушал, но и смотрел — и заметил, как Джон, отстраняясь назад, пошатнулся. Он качнулся, пытаясь восстановить равновесие, и Шерлок тут же подхватил его под локоть. Кожа друга была на ощупь очень холодной.
— Сядь, — резко приказал Шерлок. — Давай, сядь сюда. — Он подвел Джона к дивану.
Джон осторожно сел на краешек и уронил голову на руки.
Шерлок посмотрел на него, потом положил на стол скрипку и ушел на кухню.
К тому времени, когда он вернулся, Джон уже обрел некоторое душевное равновесие: ему удалось расслабить левую руку и вернуть к норме дыхание, но он по-прежнему не мог смотреть на Шерлока. Когда тот протянул ему кружку с чаем, Джон ощутил, как взгляд друга прошелся по его лицу, но он лишь взял кружку и уставился в лакированную, красного дерева столешницу журнального столика.
Он должен объяснить. Должен извиниться. Он просто не мог поверить, что такое могло случиться.
Не представляя, что сказать, Джон все же открыл рот, но Шерлок не дал ему и слова произнести:
— Нет. Сначала выпей.
Джон посмотрел на дымящуюся кружку в своих руках.
Шерлок притащил с противоположной стороны комнаты кресло, а Джон, тем временем, сделал осторожный глоток обжигающего чая. В нем оказалось чересчур много меда. Шерлок так и не научился готовить приличный чай. Джон сделал глоток, потом еще один, и еще, и наконец его на него снизошло чувство некоторого успокоения, уняв хаотичный водоворот мыслей. Он поставил чашку на стол и посмотрел в серые глаза Шерлока.
И не обнаружил в его всезнающем взгляде ни шока, ни критики, ни осуждения. Джон подумал над этим.
— Ты знал, — через минуту произнес он.
Шерлок серьезно кивнул. Похоже, он не имел желания произносит это вслух.
— Но... — начал было Джон, но потом передумал. Разумеется, Шерлок знал. Нужно было быть дураком, круглым идиотом, чтобы предполагать, что можно скрыть такой мощный, такой жуткий секрет от единственного в мире консультирующего детектива. — Что меня выдало?
— Ты не пьешь, — сказал Шерлок. — И, тем не менее, постоянно испытываешь жажду. Ты носишь в карманах куртки мелкую гальку, стараешься не вставать слишком близко к другим людям, и ты — доктор. — Джон уже открыл рот, чтобы заговорить, но Шерлок предупреждающе поднял длинный бледный палец. — Ты считал, что твоя профессия сможет оттянуть на себя любые подозрения насчет твоей целительской силы. И поначалу это срабатывало. Я вычислил, что ты — Иво, лишь в конце прошлого месяца.
— Когда? — вскинулся Джон. — Как? Я думал...
— Что тебе удалось скрыть все признаки? Да, удалось, — согласился Шерлок. — Все, кроме одного. В последние недели у меня появились подозрения, а в последние дни ты был сам не свой. Отметив твои ежедневные привычки — каждая по отдельности совершенно невинна, но если сложить вместе, они почти неопровержимы — я решил, что стоит поискать улики в твоих вещах. В твоей спальне. И я нашел их.
Шерлок поднялся на ноги, подошел к книжным полкам и взял с нижней тонкое, выцветшее издание "1984". Джон молча смотрел, как детектив аккуратно открывает последнюю страницу и вынимает из-под обложки сложенный в несколько раз листок с высохшими следами водяных капель.
Шерлок поднес к свету тончайший лист и среди пятен проступили семь имен.
— Гарри Ватсон, — прочитал он. — Джоанна Моррисон. Купер Дервиш, Стивен Уэллс...
Он собирался произнести пятое имя, но поднял глаза и увидел исказившееся лицо Джона.
Шерлок замолчал. Он быстро пересек комнату и уронил листок на колени доктора.
— Тысяча извинений, Джон.
— Нет, — хрипло проговорил тот, вяло махнув рукой. — Нет, это не из-за тебя. Не из-за списка. Я просто... я не думал... — Он слабо показал рукой на Шерлока, потом на список. — Я не думал, что кто-то когда-нибудь об этом узнает. А теперь ты... ты...
Невысказанное, непроизносимое слово застряло в горле; Джон часто заморгал и уставился куда-то за плечо Шерлока — на расплывающиеся перед глазами забитые книгами полки.
— Нет ничего постыдного в том, чтобы быть Якорем, — пронзительно зазвучал голос Шерлока. Джон невольно поднял на него глаза. — Джон, ты же знаешь, что тебе нечего стыдиться собственной силы. Ты должен знать это.
— Я не хотел этого, — хрипло ответил Джон. — Я никогда не хотел быть Иво.
— Но, тем не менее, ты им являешься.
Шерлок произнес эти слова с изумительной невозмутимостью. Джон пристально посмотрел в его спокойное лицо.
— Ты что, действительно считаешь, что тут не о чем волноваться? Я — Иво, Шерлок. Ты понимаешь, что это означает? Если кто-то еще об этом узнает, за мою судьбу не дадут и ломаного гроша! За нашу судьбу! Нет, ты не понимаешь... — Джон осекся и вскочил на ноги. Список людей, которых он исцелял, небрежно спланировал на журнальный столик.
Консультирующий детектив, впрочем, даже не шевельнулся — он лишь молча наблюдал за другом.
— Я не должен был здесь селиться, — рявкнул Джон, сжимая в кулаки опущенные по бокам руки. Он закрыл глаза и резко выдохнул. Потом распахнул веки и уставился на Шерлока отчаянным взглядом. — Я подверг тебя опасности. Я должен был знать... должен был сказать тебе что-то или сделать, хоть что-нибудь... Я такой идиот...
— О, заткнись! — огрызнулся Шерлок, сытый по горло этим бессмысленным бормотанием. — Хватит, Джон!
Глаза доктора широко раскрылись, он моргнул, затем еще раз. Желудок на мгновение тошнотворно скрутило.
Шерлок холодно кивнул, потом растянулся в кресле и привычно переплел пальцы под подбородком. Его голос зазвучал мягко и расслабленно.
— Так-то лучше. Ты всерьез считаешь, что я бы отказался от твоего соседства, если бы знал, что ты Иво? Ты искренне веришь, что я хочу выставить тебя за дверь? Или, что мы сейчас в большей опасности, чем раньше? Сядь и пей свой чай. У меня есть к тебе кое-какие вопросы, и я не смогу задать их, если ты будешь кричать и мельтешить у меня перед глазами. Не говоря уже о том, что в этом случае к нам очень быстро нагрянет миссис Хадсон.
Не отрывая взгляда от Шерлока, Джон с трудом переглотнул. И сел.
— Молодец, — провозгласил Шерлок и кивнул в сторону джоновой кружки. — А теперь закончи с чаем, пожалуйста. Я потратил слишком много времени, чтобы его приготовить. Мне даже пришлось помыть кружку.
В голосе детектива звучали необычные нотки — словно бы подспудный слой легкого юмора, который напомнил Джону, кто он и где находится. Его не допрашивают. Он у себя дома, в 221B, и разговаривает с Шерлоком Холмсом.
Из всех людей именно социопат, мизантроп и плохо понимаемый другими Шерлок оказался в состоянии понять его тайну — понять скрытые страхи, загнанную внутрь вину и обескураживающее чувство стыда. Джон в безопасности. Он может положить оружие, снять доспехи.
Может перестать сражаться, здесь и сейчас.
Джон позволил себе облокотиться на спинку дивана и допить переслащенный чай. После чего он отставил пустую кружку, уронил руки на колени и посмотрел через стол на Шерлока.
— Что ты хочешь знать? — спросил он уже без малейшего ужаса или паники.
И Шерлок в ответ улыбнулся.
Глава пятая: Потенциал
Отвечать на вопросы и объяснять тонкости целительной магии, все ее сложности и хитросплетения — особого труда это не составляло. Намного труднее оказалось жить по-новому — жить с тем влиянием, которое оказало на них с Шерлоком внезапное вторжение его возможностей Якоря и магических способностей Джона. Какое-то время они приноравливались к новому положению: искали баланс, некое равновесное понимание, где они оба сходились в осознании проблем друг друга. Временами это затрудняло жизнь, но порой было изумительно и волшебно.
Оглядываясь на тот период времени, Джон вспоминал отдельные сцены, запомнившиеся ему до мельчайших деталей, тогда как все остальное будто тонуло в темном сумраке.
Воспоминание первое
За окном падал снег, и Лондон молчал, укрытый его белым покрывалом.
Шерлок неотрывно смотрел на толстую голубую свечу, горящую на кухонной тумбе. Он стоял прямо перед ней, упершись в столешницу прямыми ладонями, и прищурившись, смотрел на огонь. В зрачках детектива отражались крошечные язычки пламени.
Джон поднял глаза от своего блога, удивленный внезапно воцарившейся тишиной. Тишина в 221Б всегда равнялась опасности.
— Шерлок? — он оглянулся. — А, вот ты где. Что ты там делаешь?
— Джон. Иди сюда. Посмотри, — позвал тот, едва шевеля губами, чтобы не загасить огонь своим дыханием.
— На что?
— Пламя, — пробормотал Шерлок. — Джон, оно прекрасно.
Проигнорировав слабые попытки внутреннего голоса напомнить насчет наркотиков, Джон отложил ноутбук и поднялся на ноги. Он зашлепал по ковру, и сунув в карманы замерзшие руки, вошел на кухню.
Шерлок, тем временем, зажег вторую из десятка свечей, стоящих на тумбочке — на этот раз черную — и подтолкнул ее по столешнице к Джону.
— Смотри.
Джон посмотрел на золотисто-алые язычки пламени и не увидел ничего потрясающего. Он пожал плечами и искоса глянул в глаза Шерлоку. Зрачки не расширены. Хорошо. Значит, никаких наркотиков.
— Это просто свеча, Шерлок.
— Нет, нет, нет, — сердито глянув на него, зашипел детектив. — Не просто свеча! Приглядись ближе.
Сопротивляясь желанию задуть свечку и тем самым покончить с этим безумием, Джон наклонился и пригляделся к пламени, которое в ответ радостно затрещало от возникшего движения воздуха. Однако Джон так и не увидел в нем абсолютно ничего необычного. Шерлок, похоже, совершенно потерял... О.
Джон выпрямился и оглянулся на выжидательно поднявшего брови соседа.
— Ты — Якорь, — терпеливо пояснил Джон. — То, что ты видишь в свече — оно из-за этого. — Он на мгновение умолк. — А что ты в ней видишь?
— А, — на лице Шерлока отразилось разочарование. Он склонился над черной свечкой, задул ее, и затем повернулся и ко второй, явно собираясь сделать с ней то же самое.
Но заколебался, печально уставившись в мерцающие язычки огня.
— Я думал, это что-то другое. Понимаешь, я сделал эти свечи из ушной серы, которую собирал много лет у трупов. Я думал, это может быть... но очевидно, что нет, — Шерлок тяжко вздохнул, явно испытывая сильное разочарование.
Джон не желал даже представлять, как друг извлекает серу из ушей покойников.
— Ясно. Так что ты увидел?
Шерлок склонился к единственной оставшейся гореть свече — да так близко, что едва не коснулся ее носом — и внезапно выдохнул: пламя мгновенно превратилось в тонкую струйку дыма. Шерлок отстранился и вновь глянул на Джона. Нахмурил лоб, пытаясь подобрать слова к тому, что только что видел.
— Я не знаю, — наконец произнес он, прислоняясь к кухонному шкафчику. — Но это было очень красиво.
Они вдвоем стояли на кухне и смотрели, как поднимаются к потолку серые спирали дымка с задутых свечей, и Джон вспомнил время, когда его самого никто не понимал.
— Я представляю.
Детектив искоса глянул на него своими серо-голубыми глазами и решил расщедриться на кивок. После чего развернулся на каблуках и метнулся в гостиную, где с драматичным стоном бросился на диван.
— Дай мне какое-нибудь дело, Джон! — взмолился он.
— Сейчас время ужина, — ответил тот. — А ты не ел со вчерашнего дня. Закажем на вынос?
Шерлок зарылся в подушку с британским флагом. Из ее глубин раздалось приглушенное клокотание:
— Бр-рф.
— Сочтем это за "да", — радостно откликнулся доктор и потянулся за телефоном.
Воспоминание второе
Все вокруг пылало огнем.
Лежащий на земле Шерлок смотрел в голубую даль, наблюдая, как шесть черных воронов кружат и перекрикивают друг друга над высокими зданиями — шесть хрупких черных силуэтов на фоне ослепительного диска солнца. Под ним растекалась кровяная лужа — извилистые ручейки цвета заката. Детектив зажимал бок, пытаясь заткнуть оставленную пулей фонтанирующую дыру.
Он даже не понимал, что вообще произошло.
Ранивший его преступник уже успел удалиться на сотню футов и, отдуваясь, уже исчезал за углом.
Шерлок лежал неподвижно и пытался вспомнить, где в последний раз видел свой телефон. Не получалось. Тогда он оставил эти попытки и порадовался, что пуля прошла между полами разлетевшегося в тот момент пальто и пробила только рубашку.
А через миг боль вошла в тело раскаленным докрасна мечом и вцепилась в бок.
Среди искаженных, мучительных воющих звуков в своем сознании (или он издавал их вслух?) Шерлок различил отдаленный топот бегущих ног. Кто-то, быстро приближаясь, несся по переулку. Бежал точными и яростными шагами.
Джон.
Внутренний мучительный вой заполонил сознание Шерлока.
Он открыл воспаленные глаза — в поблескивающих золотых каплях на грязной кирпичной кладке ослепляюще блестело солнце. Шерлок повернулся на левый бок, придавливая рану всем весом. Вжимавшиеся в рану собственные пальцы казались словно высечеными из камня — такие же бесчувственные и бесполезные.
Все внутри, даже кости, кипело болью. Кто-то, выругавшись, склонился над детективом.
Похоже, он на несколько секунд потерял сознание.
— ...лок, ты идиот, — вплыло в уши и заняло место в его сознании. — Ты не должен был бежать за ним один, без меня!
Руки Джона спешно возились с его пальто. Шерлок озадачено поднял голову, но взорвавшаяся в боку боль мгновенно достигла черепа — да так, что перехватило дыхание.
— Нет, — прорычал Джон. — Лежи смирно. Вот-вот появится Лестрейд, так что мне придется поторопиться. Крепись.
Он не стал пояснять, что собирается делать, только обхватил друга за плечи своими сильными руками военного и потянул, одним мучительными движением переворачивая на спину. Края раны разошлись от напряжения и Шерлок непроизвольно ахнул, едва не вскрикнул.
— Прости, — мягко произнес Джон и Шерлок ухватился за его голос, вцепился в него мертвой хваткой. — Ничего, все будет хорошо.
Джон оторвал руки Шерлока от глубокой, зияющей раны и погрузил в его искалеченный бок свои пальцы.
Через несколько минут они оба уже были на ногах — совершенно здоровый Шерлок и Джон с излишне частым дыханием. Они стояли у входа в переулок и ждали прибытия Лестрейда. Инспектор чуть не промчался мимо, но вовремя заметил друзей и обернулся. Пропитанную кровью рубашку Шерлока он не увидел — ее полностью скрывало пальто.
— А где... наш... подозреваемый? — задыхаясь, выговорил Лестрейд.
— Был да весь вышел, — лаконично ответил Шерлок. — Но оставил в грязи вот это.
Он поднял в руке толстую связку старых, липких ключей и пустился в стремительные объяснения. Когда он закончил, Лестрейд уже знал, где лучше всего искать преступника, а также, что у него есть оружие, какую жвачку он больше всего любит, как он боится и ненавидит свою престарелую мать и какой имел мотив преступления. Инспектор ушел, забрав с собой ключи, чтобы пустить по следу полицейских собак, а Джон, сославшись на усталость, повез Шерлока домой.
После этого случая они установили несколько правил. Ладно, установил Джон; Шерлок в это время занимался каким-то экспериментом с привлечением изодранных остатков своей рубашки.
Наши правила:
1. При имеющейся возможности (то есть, если никто не смотрит) я буду излечивать все твои опасные раны, Шерлок. В противном случае, мы едем в больницу.
2. Мы должны вести себя очень осторожно, и в том числе еженедельно обыскивать квартиру на предмет новых "жучков". Исцеление не должно проходить в поле зрения камеры наблюдения.
3. Неопасные раны излечиваться мной не будут. Вообще. Это слишком опасно.
4. Если меня, Джона, застанут за исцелением, ты, Шерлок, не должен никому рассказывать, что ты — мой Якорь. Даже если мне это поможет. Чем меньше власти о тебе знают, тем лучше.
Джон вручил листок Шерлоку, предварительно начертав свое имя внизу страницы.
Детектив быстро пробежал ее глазами.
Затем он медленно и важно кивнул, взял ручку и элегантным, размашистым почерком выписал свое имя чуть ниже имени Джона.
С листком в руке Шерлок подошел к каминной полке и взял с нее зажигалку. Щелкнул ею и поднес пламя к страничке. Огонь тут же подхватил листок с одной стороны, сверху донизу. Шерлок уронил его в камин и посмотрел, как крошечные язычки пламени вспыхивают мириадами переливчатых искорок.
Сзади послышался вздох Джона. Шерлок услышал, как скрипнула дверца открываемого, а затем и закрываемого холодильника.
— У нас нет молока.
Листок в камине съежился, превратился в пепел. Шерлок закрыл решетку.
— Да. Не желаешь сходить за ним?
— Нет.
Шерлок пожал плечами и принялся настраивать скрипку.
Джон плюхнулся в свое кресло, открыл ноутбук и создал в блоге новую запись.
Глава шестая: Поле
Воспоминание третье
Одним сумрачным серым утром Джон обнаружил в путах гладкой сорной травы у Темзы мертвую птицу. Они с Шерлоком были на очередном расследовании — расследовании дела с накачанными наркотой утопленниками, уже троих за две недели. Справа, на расстоянии нескольких шагов Шерлок спорил с Лестрейдом на тему неделикатного отношения к свидетельнице — та разрыдалась, когда Шерлок попытался, и весьма напористо, допросить ее о том, что она видела на мосту две ночи назад.
— Едва ли это моя вина, что глупая девица не может отличить человека от дерева, — сыпавший словами Шерлок плавно взмахнул рукой. Лестрейд стоял, скрестив руки, и мрачно взирал из-под хмурых бровей на детектива. — Если к ее истории ничего не прибавится, именно она в ответе за случившееся, а не я. Вы не можете ожидать, что я приму на веру слова этой, с позволения сказать, "свидетельницы", которая даже не побеспокоилась запомнить время события!
Изучавший неподалеку место преступления Андерсон выпрямился и сердито впился глазами в Шерлока.
Салли, тем временем, утешала рыжеволосую девушку, которая обнаружила тело — ту самую, с которой так резко обошелся Шерлок — и из-за ее сгорбленной, вздрагивающей от рыданий спины периодически кидала на Шерлока недобрые взгляды.
Шерлок подчеркнуто игнорировал всех троих.
А Джон все смотрел на лежащего в траве мертвого голубя.
— Мы можем, — парировал Лестрейд. — А вы будете верить свидетелям, иначе я больше не стану приглашать вас на такие дела.
— Пустые угрозы, — надменно заявил Шерлок. — Я вам нужен. И отчаянно, должен добавить. Джон, мы уходим. Лестрейд, позвоните мне, когда найдете человека, который действительно что-то видел.
Он двинулся прочь, а Джон, не слышавший из разговора ни единого слова, кроме своего имени, сочувственно кивнул Лестрейду, и отправился следом за Шерлоком.
— Чем ты так заинтересовался на месте преступления? — спросил Шерлок, когда они вышли из такси и направились в "Спидис". День был тихий и они оказались в закусочной практически в одиночестве.
Джон накрутил на вилку порцию фетучини, выигрывая время для ответа.
— Почему ты спрашиваешь?
Шерлок поставил стакан и посмотрел на друга.
— Ты серьезно пытаешься избежать ответа?
Наступило молчание. Джон, сжимая в руке вилку, уставился на свисающую с нее лапшу.
— Мы не будем это обсуждать, — проговорил он. — Во всяком случае, здесь. — И он сунул в рот порцию пасты.
Шерлок перевел глаза со своего полупустого стакана с водой на постаревшее, лишенное эмоций лицо Джона.
Они вернулись домой.
Добираясь назад на такси, они оба молчали. Джон всю дорогу сидел неподвижно и смотрел в окно.
И вот теперь Шерлок совершенно не знал, куда себя деть. Он вошел в гостиную и огляделся, прислушиваясь к ровным шагам Джона, который поднимался к себе в спальню. Шерлок медленно нагнулся, и подняв с пола пульт от телевизора, кинул его на диван. Затем он подошел к окну, и отодвинув занавески, выглянул на улицу.
Ветер взметал с земли опавшую листву и закручивал ее беззвучными вихрями. Шерлок смотрел, как взлетают в воздух истлевшие листья — они были словно усеяны разноцветной пыльцой — белой, голубой, золотистой. То были знаки магии, видимые только ему. Блестящая на фоне уныло-серого неба листва без малейших усилий взмывала ввысь.
Ветер утих, и листья снова опали наземь.
— Хм.
Услышав это хрипловатое покашливание, Шерлок обернулся и увидел Джона. Тот стоял у подножья лестницы и с неловкостью смотрел на него.
— Слушай, — без всякой преамбулы заговорил доктор, — прости, что я на тебя нарычал.
Шерлок лениво махнул рукой.
— Забудь. Не имеет значения.
Но с его груди словно сняли тяжелый груз.
Джон с явным облегчением переступил с ноги на ногу и застенчиво улыбнулся. Потом по его лицу прошла тень, и он вошел в гостиную, остановившись перед Шерлоком. Детектив радостно отметил, что тот одет в один из своих ужасных свитеров. Джон в свитере — Джон в мире и покое.
— Просто... ты спросил меня, что я там делал и я... я подумал... — Джон остановился, искоса глянул в окно, и затем снова перевел взгляд на Шерлока. — Ладно. Там был мертвый голубь — ты ведь его видел, верно? Да. Так вот, он напомнил мне об Афганистане. Не том смысле, о котором ты думаешь. Просто... иногда я забываю, что не могу... нет, не могу объяснить.
Шерлок подумал, что, вероятно, понимает, что пытается сказать друг, но ему хотелось большей отчетливости.
— Продолжай.
— У меня было такое чувство, — качая головой, снова заговорил Джон. — Чувство, что скоро случится что-то очень плохое. Не знаю, что именно. Но сегодня я увидел ту птицу и вспомнил, что не могу излечить все. Не всегда. Поэтому я и был озабочен: я думал об этом и потом вспомнил это свое ощущение последнего времени... Глупо.
Шерлок уставился на него. Он не знал, что сказать.
— О.
— Прости, — Джон пожал плечами и направил свои стопы к дивану. Напряжение из него ушло: плечи были расслаблены, походка не скована. Как будто рассказав Шерлоку о своих предчувствиях, он испытал облегчение. Шерлок не совсем это понимал, но его куда больше интересовал другой вопрос.
— Ты не можешь исцелить все?
Джон рассказывал ему обо всех случаях, когда он помогал людям: как закрывал их раны, восстанавливал кости и сглаживал ожоги. И он никогда не упоминал, что его дар имеет пределы. У Джона их не было. Джон мог сотворить что угодно.
— Не могу, — очень тихо подтвердил бывший солдат. Он так и не повернулся к Шерлоку — только поднял с дивана пульт и провел кончиками пальцев по резиновым кнопкам. — Я не могу вернуть из мертвых, Шерлок. Даже животное. Даже маленького голубя.
"Даже тебя", — не произнес он вслух, но Шерлок все равно услышал.
— Значит, и я не смогу сделать для тебя то же самое? — спросил детектив и переформулировал собственный следующий вопрос себе же в ответ. — Твоя целительская сила заканчивается на смерти.
Он не задумывался, исчезнут ли его новообретенные возможности, когда Джон умрет; его это не волновало — если Джон умрет, больше не будет потребности исцелять; не будет нужды в его магии. Шерлок лишь хотел знать, до какой степени распространяются способности Джона.
Джон кивнул. И они оба стряхнули с себя это странное мглистое ощущение — ни один, ни другой не планировали в скором времени умирать.
Но Джон не мог притворяться, что больше об этом не беспокоится, и пока Шерлок вытягивал из кармана свой телефон, чтобы почитать новое смс от Лестрейда, он до боли вцепился в собственную ногу и постарался забыть о той безжизненной птице в прибрежных травах.
Она упала с такой высоты, что сломала шею при ударе о землю.
Глава седьмая: Разряд
"Я покоюсь безъ сна всю ночь".
Троил, 14 век, "Труды об Иво"
Джон стоял на краю шершавой, открытой всем ветрам крыши, и смотрел вниз, на переполненные водостоки промокшего ночного Лондона.
— Ты так простудишься, — послышался из-за спины тихий голос.
— Скорее всего, — согласился Джон. Пронизывающий ветер хлестнул его и попытался забраться под поднятый воротник. Но Джону было все равно.
Голос немного приблизился.
— Вернись в дом.
— Я предпочел бы остаться здесь, если не возражаешь.
— Джон.
Он неохотно повернулся.
Молли — тонкая, хрупкая фигурка в серебристом платье, длинные волосы собраны в гладкую прическу — печально улыбнулась. Настолько печально, что улыбка казалась маской "грустного клоуна".
— Джон, прошу тебя. Я вызову тебе такси, если ты хочешь уехать, но, пожалуйста, только не стой здесь.
— Я пойду, — он шагнул к выходу, опустив лицо из-за усиливающегося ветра. — Я в порядке, Молли. Возвращайся на вечеринку.
— Джон, — взмолилась она, но он только ускорил шаги. — Джон... ох, ладно. Будь осторожен. Пожалуйста.
— Я буду.
Не замедляя шагов, Джон толкнул дверь и пошел вниз по лестнице, все ускоряя и ускоряя шаги, пока практически не перешел на бег. Три пролета, два пролета, один пролет. Он вышел на улицу. Холодный ночной воздух ударил в лицо, пробежал ледяными пальцами по позвоночнику; Джон зашагал по пустынному тротуару, с плеском ступая в холодные лужи.
Рядом, скрипнув шинами, притормозило такси в надежде заполучить клиента, но Джон лишь отмахнулся.
Он уже приближался к дому, когда в ночное небо выстрелил каскад фейерверков и струящиеся яркие полосы разлились сияющим глянцем на фоне звезд. Из домов целыми семьями стали высыпать люди. Они быстро расходились по улицам, показывая на небо, ахая и улыбаясь от радостного восхищения.
— С Новым годом!
— И тебя с Новым годом!
Джон лавировал между ними, опустив голову и игнорируя взрывающиеся над головой блестящие шары, игнорируя равномерный гул пороховых выстрелов. Он смотрел лишь себе под ноги. Еще пять минут, и он снова обретет одиночество.
Он не хромал. Даже сейчас.
Бум.
Он ускорил шаги, но бой часов все равно за ним следовал.
Бум. Бум.
И-и-и-и-и-и-и-и...
Бум.
Джон, пошатываясь, сорвался на бег.
Впереди внезапно замаячила дверь съемной квартиры, она распахнулась под его рукой, Джон оказался внутри и закрыл за собой засов. Он рухнул на откидной стул рядом со старым обогревателем и уронил голову на руки. Тишина, которой он так жаждал, накрыла его со всех сторон душным, безжизненным одеялом.
Не в силах усидеть на месте, Джон встал и вошел в крошечную кухоньку, открыл холодильник.
На вечеринке он ничего не ел.
Он смутно вспомнил Лестрейда, наблюдавшего за ним от банкетного стола — вокруг рта и глаз инспектора собрались морщинки тревоги, волосы еще сильнее тронула седина. К нему подошла Молли с подносом нетронутого печенья и фруктовых канапе. Она посмотрела на Грега, и потом с неловкостью перевела взгляд на Джона.
Затем настала очередь Салли и Андерсона: они тоже исподтишка наблюдали за Джоном, их востроносые лица то и дело возникали в толпе гостей.
Джон отставил нетронутый стакан воды и пошел на крышу, незаметно пробираясь между захмелевшими, радостными полицейскими, друзьями Лестрейда, Андерсона и Донован. Он бочком выскользнул в дверь, почти незаметную за покачивающимися телами, и беззвучно закрыл ее за собой. Раскинувшаяся перед ним лестница напоминала лунную тропку.
Джон поднялся наверх и встал на крыше, глядя в ночное небо. Его взгляд медленно скользил от туманных звезд к лежащей далеко внизу улице.
На этом его и нашла Молли.
Джон вытащил из холодильника коробку апельсинового сока. Молли... он на нее не сердился. Он знал, что она только хочет ему помочь. Но он не хотел ее помощи. Сейчас не хотел. Слишком сильными и болезненными были его эмоции, рана была еще слишком свежа.
Он возвел к облупленному потолку бумажный стаканчик с соком.
— С Новым годом, Шерлок.
С момента гибели его лучшего друга минуло шесть с половиной месяцев.
"Я прохвост".
Джон сидел на краю продавленной кровати, его пальцы зависли над пыльной клавиатурой.
"Никто не может быть таким умным".
Он закрыл глаза.
"Прощай, Джон".
Там, где раньше курсировали по рукам потрескивающие потоки магии — яростные, могущественные, свободные — сейчас была лишь твердая, безжизненная, неподвижная каменность. Джон не мог до нее дотянуться. Не мог даже ее почувствовать.
Он вообще ничего не чувствовал.
Джон открыл глаза и посмотрел на белый экран своего ноутбука. Пустой экран. Он ничего не написал.
Пятьдесят, пятьдесят одна, пятьдесят две недели.
Джон сидел в маленьком кафе с Лестрейдом, держа в руках дымящуюся кружку кофе. Он смеялся: все морщинки на миг разгладились, а прищуренные глаза светились беззаботным весельем.
— Нет, — выдохнул он. — Нет, только не говори, что ты сказал это.
Лестрейд скорчил гримасу и самоуничижительно усмехнулся.
— Сказал. Бедная Молли. Моя первая попытка пригласить ее на свидание, и я даже не задумался сделать это, как полагается. Она наверняка подумала, что я полный идиот.
Джон, не переставая хихикать, пожал плечами.
— Ну, ты удерживал ее рядом целых две недели. Моя последняя подружка... скажем так, у меня с ней вышло намного меньше.
— Эти женщины! — Лестрейд непонимающе потряс головой. — Ты неплохой "улов", Джон. Просто подожди и увидишь.
— Ну да, — согласился Джон, правда, с сомнением. — Так что у тебя там за новое дело? Что-то связанное с украденными армейскими винтовками?
— Да, и ни одной ниточки. Не хочешь в понедельник заглянуть? Вдруг что-то приметишь. Могу дать почитать, если хочешь.
Джон согласился, и Лестрейд с облегчением откинулся на спинку стула, доставая из портфеля нужную папку. День стоял солнечный. С неба очаровательно-неуклюже пикировали голуби, собирая крошки с ближайших столов и стульев. В груди Джона что-то внезапно расслабилось, хотя он и не понимал, отчего. Он вдохнул свежий весенний воздух и посмотрел на запруженную людьми улицу.
Сегодня едва ли не впервые отсутствие Шерлока перестало причинять ему боль.
В полночь он шел по кладбищу, одинокий и незаметный под яркими далекими звездами. Он читал на ходу папку с делом Лестрейда и ел печенье, как вдруг по его ногам взметнулась вверх магия и вышибла из легких весь дух.
Папка и надкусанное печенье выпали из рук.
Джон рухнул на колени в мокрую траву, хватая ртом воздух. Его левая рука словно сама по себе вытянулась в сторону; пальцы разжались и распрямились.
И с них побежала магия — с кончиков всех пяти пальцев — вращаясь, потянулась вдаль, как нить с катушки "бумажного змея", и Джон вновь смог дышать. Тонкие блестящие ленты — темно-синие, значительно темнее, что голубые магические потоки Шерлока — спиралями уносились в ночи, кружась над надгробными плитами и юркая меж каменных ангелов и массивных арок.
— Что за...
Джон вцепился в свою левую руку, пытаясь вновь прижать ее к телу. От изливающейся с пальцев магии по всему телу бегали потоки дрожи и трепетало сердце. Ощущение было ужасным, но Джон знал, что оно означает.
Его Якорь все еще среди живых.
Шок от предполагаемой смерти Шерлока заставил магию спрятаться, но теперь она вернулась.
Шерлок жив.
Как только магические потоки скрылись в ночи, растворившись в подхваченную ветром матово-блестящую пыль, Джон наконец прижал к груди левую руку и закрыл глаза от внезапно пришедших слез. Он заставил себя дышать глубже, успокоил неровный ритм сердца.
Шерлок жив.
Джон встал и посмотрел вдаль — туда, куда улетели потоки магии. Юго-запад.
Он нагнулся и аккуратно подобрал оброненную папку. Печенье он поднимать не стал, и пошел дальше через надгробные плиты.
Он подождет день. Или, может быть, полдня.
И потом отправится искать Шерлока.