"Говоря о наших встречах в удельной церкви, я упомянула имя дяди Коки Муханова. Это имя вызывает у меня целый поток нежных чувств, среди которых доминирует благодарность за все хорошее, что он внес в жизнь «двух детей, брошенных матерью» — как мы стали называться с 1898 года. Николай Николаевич Муханов не был нашим родственником и назывался дядей Кокой по дружбе, которая связывала его с детских лет с нашим отцом. Происходил он из старинной дворянской семьи (именье Мухановка находилось в Бугурусланском уезде Самарской губернии, рядом с поместьем славянофилов Аксаковых). Окончив Московский университет, он поступил на службу в Главное Управление Уделов, встретился в Петербурге с отцом, тогда еще холостым, и поселился с ним вместе на Шпалерной улице. Третьим их сожителем был, как его тогда называли «Ванечка» Шипов, который служил в Министерстве финансов. Он был очень ценим министром Витте и впоследствии сделал блестящую карьеру вплоть до директора Государственного банка."
...
"На предыдущих страницах я говорила о благодетельной роли, которую играл в нашей жизни дядя Кока Муханов. Будучи холостым и не имея своей семьи, он отдал много заботы нам, просиживая часами у наших кроватей, когда мы были больны, и участвуя во всех наших печалях и радостях.
Вышло так, что после отъезда мамы дружественные силы в лице дяди Коки и Якова Исаевича тотчас же сплотились вокруг нас, чтобы смягчить нам горечь утраты. Оба приятеля неизменно обедали у нас по воскресеньям, а вечером в детской бывал сеанс волшебного фонаря. На стену вешалась простыня, на белой поверхности которой последовательно проходили образы Робинзона Крузо и Пятницы, Степки-Растрепки, девочки, сгоревшей от неосторожного обращения со спичками, и мальчика, сошедшего в могилу потому, что он не хотел есть суп. Бывали картины не назидательные, а просто декоративные или смешные, например, слон в мундире и с портфелем под мышкой. При виде его мы кричали: «Это папа идет в департамент!», а потом, чтобы искупить такую непочтительность, со смехом бросались на шею к отцу, обычно принимавшему участие в наших вечерних развлечениях. И Шурик, и я готовы были за него идти в огонь и в воду и окружали его образ ореолом непогрешимости, доходя при этом до глупости. Так, однажды я услышала, как Юлия Михайловна, беседуя со своей знакомой и жалуясь на обремененность хозяйственными заботами, сказала: «Ведь вы знаете, Александр Александрович ни во что не входит. Живет как птица небесная!» В последних словах я усмотрела критику и как лев бросилась на защиту, плача и крича: «Не смейте говорить, что папа — птица небесная!»"
https://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=2055